Истратова Людмила
Аугсбург, Германия
III место
Полет
Хорошо, что отрастила крылья,
полечу в далекий город мой,
а за мной веселой эскадрильей
самолетиков бумажных строй.
Разгонюсь, надеясь на удачу,
тучки кучевые подкручу,
подкудрявлю. Так или иначе —
к Финскому заливу прилечу.
Появлюсь я в питерском тумане
над верхушкой шпиля. Крикну: «Стой!
Ангел анемичный, ты устанешь
мой вертеть кораблик золотой».
У Петра в глазах сквозит усталость,
надоело сдерживать коня.
Расставаньем вызванная жалость
растревожит, захлестнет меня.
Полечу над Невским и Московским,
задержусь у школы во дворе…
Ах, летать, поверьте, очень просто —
быстрым мыслям утром на заре.
Май
Я радуюсь весне, ее попыткам смелым
всех спящих разбудить. Мой друг, гуляка-май,
деревья разукрасил розовым и белым
и свежестью наполнил воздух. Принимай
скорей дары. Дыши. Хватай за хвост удачу.
Дай телу и душе свободу ощутить,
пружинистую легкость, простоту задачи
проворного зверька: «Попробовать прожить».
Я город полюблю, тот, о котором прежде
напрасно знать не знала в простоте своей.
Легко поверю я отчаянной надежде
судьбу перехитрить в моем подсчете дней.
Пусть Вертах — не Нева, и Аугсбург — не Питер,
В отчизне никому не помахать рукой.
Я не забуду Вас. И что ни говорите,
нигде и никогда не стану я другой.
На берегах чужих, но в том же измеренье,
в далекой стороне часы «двенадцать» бьют,
отсчитывают мне мгновенье за мгновеньем
и регистрируют бесстрастно жизнь мою.
* * *
Прощание с севером
Я вспоминаю детство, дальний север,
таежный край в присутствии зимы.
Пурга снегами заметала двери,
мела весь день до наступленья тьмы.
Светило утром солнце. Голубыми
сугробами вдоль моего пути
снега теснились, средствами любыми
желали вновь свободу обрести.
И холод, и трескучие морозы
сегодня от меня так далеки,
что горькими не кажутся мне слезы,
причин тогдашней не понять тоски.
И что могу я разглядеть отсюда?
Здесь ни к чему готовиться к зиме,
снег в Рождество напоминает чудо,
лавины снега вижу лишь во сне.
И что со мной произошло такое?
Чужие люди стали как свои.
Но почему мне не дают покоя
заснеженные улицы мои!
Старший брат
Мой старший брат меня своей
надежной защищал любовью
в просторном беспорядке дней
под разрушающейся кровлей.
Я по его брела стопам,
но кончилась следов цепочка.
Ты где? Быть может, где-то там,
меж звезд на небе. Темной ночью
холодный мне бросаешь свет
и окликаешь по привычке.
Но я не слышу. Связи нет
меж старшим братом и сестричкой.
Ты станешь младше, старше я,
разумней, никуда не деться.
Года идут — сестра ничья,
живу я с кем-то по соседству…
Родной язык
Родную речь изгнать из обихода?
О, нет! Она спасает от оков
молчания. Целительна природа
воздушных мыслей, льющихся из слов.
Защищена энергией глаголов,
и буква «эр» раскатисто звенит,
степной напор кочевников-монголов
славянскую растерянность теснит.
Звучит в душе, и вечно наготове
отправить драться войско верных слов.
Родной язык и в радости, и в горе
и праздновать, и каяться готов.
В чужой стране в привычном наступленье
язык другой, его ловлю на слух,
катаю в горле, путаюсь в волненье,
и в замкнутый свой возвращаюсь круг.
Да, скучен мне немецких слов порядок.
Приставки на конце дают предлог
юродствовать, вымаливать в награду
родимой речи легкий холодок.
Чай
Чай с конфетами и просто,
между делом, невзначай.
Я с младенчества, с сиротства
обожаю черный чай.
Чай с лимоном, чай вприкуску,
с сахарком. Сидим вдвоем
с кем-нибудь. Уже не пусто
в тихом домике моем.
Сахалинские метели
все на свете замели.
Хлопья снега вверх летели,
сопки хмурились вдали.
Заварю покрепче чаю,
притушу немного свет,
словно встречу назначаю
с тем, кого уж больше нет.
Сахалинская морошка
В отдаленной от жилья долине.
не спеша, морошку собирала
на краю земли, на Сахалине,
возле сопок и вулканов старых.
Сопки мне грозили мрачным лесом,
мишкой косолапым, странным людом,
с темным прошлым и холодным бесом,
что таился в душах их угрюмых.
Чем кормились? Ягодой-морошкой,
мелким зверем, просто подаяньем.
До последней хлеб съедали крошки
и не принимали покаянья.
Ягода впитала злые слезы
каторжанина. И если рано
вдруг ударят первые морозы,
или шквальный ветер с океана
край таежный навестит однажды —
Не беда. И хоть горька немножко,
голод сможет утолить и жажду
северная ягода-морошка.
Домой
Становятся короче ночи,
длиннее, медленнее дни.
Жизнь утекает, между прочим,
сквозь пальцы. Сколько не тяни,
не клянчи, не проси отсрочки,
не объясняй: «Всё недосуг».
Ни дня не проживу без строчки,
и без заламыванья рук.
Приставки выстроятся строем:
все эти «не», и те же «без»,
безденежье и нездоровье,
и безнадежный интерес.
Глаза прищурю я немного:
«Что там еще придумал Бог?»
Возможно, дальнюю дорогу
домой, в Россию, на Восток.
Обещанье
Горожан мне снятся лица
в переполненном метро
строгой северной столицы,
возведенною Петром.
Будут Невский и Московский
влиться звать — назначен срок!-
в свой живой, многополосный,
нескончаемый поток.
С неизменным постоянством
будет звать меня домой
через время и пространство
город-призрак над Невой.
Разведет мосты в тумане,
чтоб во все концы земли
отправлялись утром ранним
в путь далекий корабли.
Глохнет в воздухе прощанье,
эхом канет в никуда
клятвенное обещанье
возвратиться навсегда.
Экскурсии в Музей БМВ. 
